Штурманская книжка.RU

СЛАВНЫЕ НАВИГАТОРЫ РОССИЙСКИЕ (ГЛУШАНКОВ И.В.)

 

Содержание:

- К ОСТРОВАМ ЗА „ПЕРЕПЕВАМИ"

- ПТЕНЦЫ ГНЕЗДА ПЕТРОВА

- ЗАГАДОЧНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

- МЕЖДУ АЗИЕЙ И АМЕРИКОЙ

- ДЕЛО, ПРЕЖДЕ НЕ БЫВАЛОЕ

- ГИБЕЛЬ КОМАНДОРА

-У "ЧАЕМОЙ ЗЕМЛИ АМЕРИКАНСКОЙ"

К ОСТРОВАМ ЗА ПЕРЕПЕВАМИ

К концу XVII века Сибирь была пройдена от Урала до скалистых берегов Камчатки, и русские земле­проходцы, затаив дыхание, вглядывались в дали Тихого океана. Что там, за морями великими, какие земли лежат, какие народы живут?

В этот период Россия вступила в решающую стадию своей многовековой борьбы за овладение выходами к по­бережьям Балтийского, Черного и Азовского морей. Отныне все, что происходило и на Западе, и на Востоке страны, должно было соответствовать государственной необ­ходимости: Петр I видел в своих мечтах Россию великой морской державой, и дальней «государевой отчине» надлежало давать средства для достижения поставленной цели. Но время шло, а сибирской «мяхкой рухляди» (пушнины) поступало в казну все меньше. И вот в глухих дальневосточных зимовьях, а затем в Якутске и Москве все громче стали говорить о «землицах» напротив Чукотского и Камчатского Носов.

В правительственных кругах тогда же стало известно, что японец Дэмбэй Татэкава, вызволенный В.В.Атласовым из корякского плена и в январе 1702г. представленный Петру I под Москвой, прямо указал на возможность достижения берегов «Апонского государства» с севера. Это было сообщение чрезвычайной важности. Петр I предписал приставить к Дэмбэю нескольких «ребят» для обучения японскому языку, а позднее неоднократно запрашивал сведения о Японии.

Однако прежде чем завязывать торги с неведомой страной, еще нужно было ее разыскать. По «скаске» Дэмбэя, находилась она неподалеку от Камчатки, но пока ее не видел ни один русский. Даже Курильские острова казаки в ту пору еще не смогли проведать, ибо, как писал кам­чатский приказчик Василий Колосов, «не на чем; судов морских и судовых припасов нет и взять негде». И все же нашлись смельчаки, на свой страх и риск пустившиеся в плавание на утлых байдарах. Одним из них был камчатский казак Иван Петрович Козыревский. Биография этого незаурядного человека довольно нео­бычна, что давало основания некоторым историкам даже считать его «авантюристом». И только член-корреспондент Академии наук СССР А.В.Ефимов в 1950 году впер­вые дал объективную оценку деятельности Козыревского, назвав его выдающимся русским путешественником и исследователем. Но и поныне мы не можем сказать, что все обстоятельства жизни первооткрывателя Курильских островов изучены нашими историками и краеведами, хотя в архивах уже давно выявлены новые документы о «чернеце Игнатии Козыревском».

Что нам удалось узнать о биографии «казака-монаха», перелистывая пожелтевшие страницы архивных дел? Родился он в Якутске, предположительно в конце семидесятых - начале восьмидесятых годов XVII века. Дед его, Федор Козыревский, поляк по национальности, попал в русский плен под Смоленском, но по окончании войны пожелал остаться в России, «и за то в бытность ево в Москве пожалован он по Якутску в дети боярские». В 1700 г. по воеводскому указу отец Ивана, Петр Федорович Козыревский, выехал на Камчатку с сыновьями. Здесь, в «Камчатской землице», и началась «государева служба» Петра, Михаила и Ивана, хотя последний оклада не получал по малолетству. Спустя четыре года Тимофей Кобелев, Петр и Иван Козыревские повезли в Якутск «новособранную соболиную, лисичную и бобровую казну», однако, доставив грузы до Анадырска, старший Козыревский вернулся на Камчатку, наказав сыну купить в Якутске свинцу, пороху и ружья. С этим поручением Иван справился, но когда в начале 1708г. он вновь явился на полуостров, то отца в живых уже не застал - тот погиб в 1704 г. на «морском острове» в одной из стычек с аборигенами. Вскоре Козыревского-младшего «поверстали в службу», и он «ходил во многие походы по разным рекам и по Пенжинскому морю».

Нелегкой была эта служба: Иван занимался строительством крепостей, взимал ясак, приводил «немирных в подданство». Не знал, не ведал он, что вскоре произойдут события, которые скажутся на всей его судьбе. Много лет не получали казаки «государева жалованья», питаясь в основном рыбой и оленьим мясом. Но когда на Камчатку в 1709 г. снова явился В. В. Атласов, назначенный управителем огромного края, и начал их притеснять, они восстали. Зачинщиками заговора выступили Данила Анциферов и Иван Козыревский. Казаки арестовали Атласова и посадили в тюрьму Вольтерецкого острога, из которой тот вскоре сбежал в Нижнекамчатск. Якутская воеводская канцелярия, получив жалобы служилых, послала нового приказчика на смену Атласову. Однако последний все еще оставался на полуострове, и, кроме того, был здесь и третий управитель.

Более двух лет продолжалась междоусобица, и в конце концов казаки, выведенные из терпения «грабительством, обидами и налогами всякими и разорением», в 1711 г. казнили всех трех приказчиков и выбрали атаманом Данилу Анциферова, а есаулом - Ивана Козыревского. И тут последовали события, ускорившие процесс открытия и освоения Курильских островов. Понимая, что в Москве интересуются «проведыванием» Японии, казаки в челобитной доложили правительству о том, что в 1710 г. у берегов Камчатки разбилась японская буса, и, ссылаясь на сведения, полученные от четырех спасшихся «иноземцев», заявили о своей готовности разведать острова, лежащие к югу от полуострова. Не до­жидаясь ответа из столицы, Анциферов и Козыревский в 1711 г. вышли в плавание. Они знали, что еще в 1710 г. якутские власти наказывали десятнику Василию Севастьянову, «поделав суды какие прилично», идти на острова за ясаком и «той земле учинить особый чертеж».

Благополучно преодолев Первый Курильский пролив, экспедиция высадилась на остров Шумшу (Сюмусю), откуда перебралась на остров Парамушир. Здесь казаки встретили айнов. Однако на предложение внести ясак те ответили отказом, так как соболей и лисиц они вообще не промышляли, а шкурки каланов были уже «нспроданы» торговым посредникам с южных островов. Вернувшись на Камчатку, 26 сентября 1711 г. Анциферов и Козыревский доложили властям о своем путешествии и дальнейших планах. Это первое достоверное сообщение о том, что русские достигли Курил. После гибели Д. Я. Анциферова в марте 1712 г. отряд возглавил И. П. Козыревский. Выйдя летом того же года из Большерецка, он обследовал южную оконечность Камчатки и составил «чертеж», где были показаны и первые Курильские острова.

В начале 1713 г. на Камчатку прибыл новый приказчик Василий Колесов, служивший здесь прежде и за свои за­слуги пожалованный в московские дворяне. Он имел полномочия расследовать обстоятельства бунта и наказать его участников. Наказ, данный Колесову в Якутске, гласил: «Бунтовщиков... и смертных убийц... пытать накрепко». Но затем из Тобольска поступило указание сибирского гу­бернатора князя М. П. Гагарина, чтобы «Данилку Анциферова смертью не казнить и служилым наказания не чи­нить, если они будут стараться заслужить против указу приведением в подданство немирных туземцев или открытием новых земель». Вскоре Козыревский получил предписание заняться дальнейшими исследованиями Курил и составить чертежи «Камчадальской земли» (Камчатки) и «Носовой земли до перелева и за перелевом морских островов» (южная часть Камчатки и Курильские острова).

Весной 1713 г. он был поставлен во главе новой экспедиции. Вместе с ним в поход шли 66 служилых людей и промышленников, и был взят «в вожи и в толмачи Апонского государства полонянник, именем Сана». На этот раз экспедиция обследовала мыс Лопатка и ряд ближайших Курильских островов. Поданный Козыревскнм по возвращении в Большерецк «Чертеж Камчадальского Носа... и всем тем островам даже и до Матмайского острова» давал схематическое изо­бражение южной части полуострова и всей Курильской гряды, в надписях к нему содержалось немало уникальных географических, этнографических и исторических сведений. Поистине бесценно свидетельство камчатского морехода, которое он повторял неоднократно, о том, что живут «на тех островах самовластные» племена, «те ж курила». «Самовластные» - значит, независимые от какого-либо государства. Внося ясак русским казакам, айны тем самым вступали в правовые отношения с правительством России и отныне становились ее подданными. Это обстоятельство облегчало задачу дальнейшего изучения и освоения всей гряды.

Благодаря плаваниям Козыревского представление о местоположении Японии подверглось значительному пересмотру. Выяснилось, что она лежит вдали от Камчатки к югу от последних Курильских островов. В последующие годы казак-мореход замещал погибших на пути в Якутск приказчиков Ивана Енисейского и Василия Колесова. По его словам, он восстановил Верхний и Нижний Камчатский остроги, а на «Большой реке новой ж и крепкой стеной же и бревенчатой острог поставил же». Тогда же им было собрано «ясачной казны» 68 сороков соболей и «больше 1000 лисиц красных», не считая лисиц бурых, черно-бурых, «сиводущатых». Но с этими его заслугами не посчитался новый камчатский приказчик Алексей Петриловский.

Приняв осенью 1716 г. у Козыревского «остроги, казну и служилых людей», Петриловский стал «вымучивать» у него «пожитки» и в конце концов своего добился. Хотя часть пушнины примерно на три тысячи рублей Козыревский передал в пользу казны, Петриловскому перепало казацкого добра не менее чем на семь тысяч рублей - целое состояние по тем временам.

В 1717 г. Козыревский был вынужден постричься в монахи. Так неожиданно для себя отважный первопроходец стал лицом духовного зва­ния, построив перед этим Камчатскую «пустыню» - часовню и «кельи» для престарелых казаков. Вскоре, в 1720 г., «старец Игнатий» покинул полуостров, надеясь в Тобольске добиться разрешения преобразовать «пустыню» в монастырь. Однако по прибытии в Якутск, рассказывает Козыревский, «тут его якутского Спасского монастыря архимандрит Феофан удержал для своей корысти и в Тобольск не допустил силою своею и послал его в Покровский монастырь, что на Лене-реке, в строители». Здесь «черный монах» завел кузницу на реке Ботоме, где в 1723 г. открыл железную руду, и стал развозить по приленским деревням топоры, пилы, косы и другой инвентарь, меняя их на мамонтовую кость, песцовый мех, рыбий жир, юколу. Но недолго продолжалось это благоден­ствие. Завидущий архимандрит Феофан велел Козыревскому поделиться доходами со Спасским монастырем, а когда тот не подчинился, забрал кузницу и дощаник, меха и мамонтовую кость, а часть коней и рогатый скот увел. Самому же Козыревскому было приказано жить в Спасском монастыре. Хотя якутские власти указали Феофану, что Козыревскому «велено жить в Якутску в Спасском мо­настыре свободно и утеснения ему за ево службу не чи­нить, но оказывать всякое благодеяние», тем не менее самодур-архимандрит «не токмо ему то благодеяние не ока­зал, но и бил его безвинно, которой ево бой в Якуцке освидетельствован».

Утром 17 сентября в камеру, где сидел Козыревский, вошел монах по имени Мефодий и сказал, что архимандрит «похваляется засечь ево, Козыревского, и заморить до смерти, и, сняв с него цепь и железо, велел ему идти в Тобольск или как можно да спасатися». Долго можно рассказывать здесь о злоключениях быв­шего казака в Якутске. Даже местные власти не смогли защитить его от гнева архимандрита. И тут случай помог Козыревскому перекинуть мостик в свое славное прошлое. Когда якутский казачий голова А. Ф. Шестаков находился в Петербурге, где вел переговоры о снаряжении Дальневосточной экспедиции, он написал ему о своих мытарствах, поделившись заодно проектами новых плаваний на Курилы и к берегам Японии. Шестаков изложил содер­жание этого письма в своей челобитной, поступившей в Сенат 24 декабря 1725 г. Из Сената последовал запрос в Тобольск, а сибирский губернатор М. В. Долгоруков в свою очередь информировал В. И. Беринга о монахе-мореплавателе, рекомендовав ему расспросить и, если целесообразно, привлечь Козыревского к участию в делах экспедиции.

Однако когда в начале июня 1726 г. Козыревский явился к Берингу в Якутск, чтобы ознакомить его со своим планом поиска пути в Японию, начальник Первой Кам­чатской экспедиции отказался от его помощи и услуг. Надо сказать, что Козыревский к этой встрече подго­товился основательно. Он составил обширное донесение об истории исследований Камчатки и Курильских островов и приложил к нему «Чертеж Камчадальского Носу, також и морским островам, коликое число островов от Камча­дальского Носу до Матмайского и Нифонова островов...», а также «Описание Апонского государства». Позднее материалы первопроходца были использованы Г. Ф. Миллером, благодаря которому они и дошли до наших дней. Изучая «чертеж» И. П. Козыревского, невольно восхищаешься любознательностью и трудолюбием этого народного самородка. Мало того, что там указано местоположение главных островов Курильской гряды, - «черный мо­нах» счел возможным привести в многочисленных надпи­сях краткие сведения о их флоре и фауне, условиях пла­вания в проливах и даже о расстояниях между островами. Как и прежде, он подтвердил, что в момент появления здесь русских Курилы никому не принадлежали, а айны «самовластно живут и не в подданстве и торгуют повольно». Между тем в судьбе бывшего морехода произошел поворот. Не без содействия А. Ф. Шестакова он выехал в Тобольск и смог доказать властям необоснованность наветов Феофана. Покидал Козыревский столицу Сибири вместе с Шестаковым, с которым намеревался плыть на Камчатку. По замыслу, первооткрыватель Курил должен был построить на свои средства корабль и выйти на нем из устья Лены в «Северное море», чтобы проложить далее курс в «Восточное море», т. е. в Тихий океан.

Строилось это необычное судно («Эверс») в деревне Балаханской Илимского уезда. Сплыв весной 1728 г. вниз по Лене в Якутск, Козыревский проследовал к Жиганску. Однако время для навигации было упущено. «Эверс» дошел только до урочища Сиктях. Проведя гидрографические работы в низовьях Лены, обескураженный Козыревский вернулся в Якутск в январе 1729 г., где на него снова насел неукротимый и зловредный Феофан, отказавшийся исполнять благоприятный для его врага тобольский указ. Но и в Тобольске, куда Козыревский отправил­ся в феврале, его требование возместить стоимость отобранного Петриловским имущества, а также издержки плавания 1728 г. было удовлетворено лишь частично. «...И я пошел с того города прямо в Москву без пашпорта, для того что в Таре пашпорта взять не у кого и не дадут», - писал позднее он.

10 марта 1730 г. Козыревский прибыл в Москву и сразу же явился в синод, откуда его направили в Сенат. Начались почти двухлетние мытарства заслуженного первопроходца. За это время он несколько раз обращался в синод, Сенат и дважды подавал прошения на имя императрицы Анны Иоанновны. Сначала власти отнеслись к нему довольно благосклонно. 12 июня 1730 г. синод пожаловал его в иеромонахи, а 11 декабря Сенат предписал выдать ему 500 рублей. Тогда же в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилось сообщение о подвигах Козыревского на Камчатке и Курильских островах, явно не без содействия обер-секретаря Сената И. К. Кирилова, с которым он познакомился в Москве. Ободренный Козыревский стал еще более настой­чиво добиваться справедливости.

В первом своем прошении, поданном в Сенат, он рассказал о заслугах «бедных и беспомощных людей», которые сначала на Камчатке, затем на море «проведыванием Апонского государства и новых земель и морских островов» «вкупе со мною» занимались «и в той службе пользу и прибыток вновь государственному интересу учинили», а также вкратце перечислил понесенные им издержки. Во втором доношении Козыревский указал, что много лет служил, не получая жалованья, и своими экспедициями «прибыток государственного интереса вновь присовокупил», год тому назад «своим коштом» совершил пла­вание по Лене для проведывания нового морского пути, «для чего назанимал в долг на себя я, нижайший, больше семисот рублей». Настаивая на возмещении стоимости «по­житков», отнятых у него приказчиком Петриловским, который «руки и ноги мои до костей отбил», он в то же вре­мя ходатайствовал и об отпуске средств «на строение имеющейся в городе Якутске одной богадельни, которая весьма обветшала», и на оплату своего проезда и назна­ченных с ним служителей на Камчатку, «до которой от Москвы расстояния имеется больше десяти тысяч верст». В сенатских справках, составленных в связи с этими челобитными Козыревского, отмечалось, что в 1714 - 1716 гг. он построил на реке Камчатке две крепости и на реке Большой «построил же одну крепость, у которой имеется ныне морским судам пристань». В 1713 г. был «на окияне-море и на морских островах для проведывания Апонского государства и для ходу делал своим коштом многие суда», а денег ему за те «вышеписанные суда» и за отобранные «пожитки» еще не выдано, «отчего пришел он в разорение и скудность». Но указ Сената гласил, что «он... ныне в монашестве, а многова имения монаху содержать не надлежит». Что же касается судов, построен­ных им, говорилось далее, то пусть этим займется сибирский губернатор .

В мае 1731 г. первопроходец снова обратился в Сенат с напоминанием, что по его прошениям «указа и поныне нет». Мог ли предполагать он, чем обернется для него эта настойчивость. Гроза надвигалась неотвратимо, и летом 1731 г. прогремел первый удар грома. Уязвленный запросом императрицы синод заявил, что иеромонах Козыревский лжет, ибо требования его удовлетворены. Что же касается его расходов на строительство судов и приютов для престарелых камчатских и якутских казаков, то подобные дела находятся в компетенции Сената, а не синода. Разъяренные церковники недоумевали: какое отношение к мореплаванию и тем более к поискам «новых землиц» может иметь духовное лицо?

Реакция верхов на недовольство «святейших отцов» была немедленной. «Мать-государыня» тотчас же послала генерал-адъютанту С. А. Салтыкову записку: «Того ради ты попа призови к себе и на него покричи, для чего он мимо тебя да сюда пишет: знать, есть и его какая-нибудь вина». Уже 3 июля по всей Москве начались поиски строптивого иеромонаха. Искали его в канцелярии Сибирского приказа, в доме генерала П. И. Грушинского, у обер-секретаря Сената И. К. Кирилова и снова в Сибирском приказе, но нигде не могли найти. И вдруг 8 июля Козыревский сам явился в синод. Ликующие церковники тотчас отпра­вили его в Угрешский монастырь, находившийся в 14 верстах от Москвы. Но это было только началом расправы. Еще в ноябре 1730 г. в синод поступило доношение митрополита тобольского Антония, где Козыревскнй обвинялся в «смертных убийствах и грабежах».

Началась переписка с сибирскими властями, подтвердившая, что И. П. Козыревский участвовал в бунте казаков на Камчатке, но указом сибирского губернатора князя М. П. Гагарина «смертью его, Козыревского, с товарищи казнить не ведено, а ведено им за то заслужить тамо своею службою». Однако много ли значил указ бывшего сибирского губернатора, к тому же повешенного за многие свои «злодейства» Петром I. На допросе, состоявшемся 4 декабря 1731 г., Козыревский подробно рассказал о своей жизни и службе на Камчатке. Отвечая на вопрос о своей причастности к восстанию казаков, он заявил, что Анциферов просил его с ними «быть в компании... для управления войскового дела», и утверждал, что «с собою никого к бунту и убийству не звал». Приказчиков убили в его отсутствие. Но поскольку успех любого восстания зависит от применения силы, то ему приходилось отдавать приказания и выполнять их «для того, что когда в их компанию пристал, то уже нельзя того было не делать, что они делают, дабы они отщепенцом от них ево не признали». На вопрос, подвергался ли он пыткам и наказаниям при розыске, Козыревский ответил, что «многие служилые при розыске биты и наказаны, а он де, Козыревский, кнутом и огнем, как и другие, но разыскивая, только при ро­зыске протчих сажен в застенок и на дыбы подыман и бревно между ног от встряски ему чинено». На следующий день, «по переписании набело допроса», Козыревский сделал заявление, что в допросе своем «говорил он сперва..., что он в застенок сажен, а не пытан и не подыман, а потом сказал, что был подыман на дыбу и чинены были ему встряски бревном между ног, что с тех ево слов и написано, и ныне он самую истину объявляет, что на себя сказал напрасно в таком намерении, что святейший правительствующий синод с такой ради причины лишит ево священства и более следовать к нему не будут, а над ним того чинено не было, только приважен в застенок и обнажен был, а не подыман». Козыревский просил, «чтоб прежние ево речи, что он на себя записал, отменить», и отказался подписать текст дознания.

7 декабря он снова заявил, «на что мне руку прикладывать, понеже моим словам никто не поверит, а как розыскное дело возьмется, о всем явно будет из него». Признание Козыревского, что он «на себя сказал напрасно», чтобы освободиться от монашеского сана, сви­детельствует о том, какой мукой была для него служба у церковников. Следствие продолжалось. И вот в одном из ответов на запрос сыска мы читаем, что в юности Козыревский «от прнкащиков имел мучения, потому от вил, и смыков, и колод руки и ноги у него до костей стерты, о чем и явно на теле ево». Так рубцы на теле Козыревского оказались следами не пыток, а наказаний, перенесенных им в юности в «Камчатской землице».

В последней записке, так называемой «повинной», Козыревский подробно рассказал о своей деятельности на Камчатке и прямо заявил, что его вина только в том, что он «пожелал себе скорого отправления из Москвы на Камчатку», и поэтому «дерзнул на святейший синод подать прошение е. и. в.».

16 января 1732 г. состоялся приговор синода, по кото­рому Козыревский был «иеромонашества и монашества лишен» и отослан в Юстиц-коллегию; отсюда его перевели в тюрьму Сыскного приказа, где он и умер 2 декабря 1734 г. Так оборвалась яркая жизнь выдающегося дальневос­точного исследователя и морехода. Он много сделал для изучения Камчатки, первым побывал на Курильских островах и дал первое их описание. Известия Козыревского о Курильских островах, его же краткие сведения о Японии и «чертеж» южной части Камчатки представляли в то время большой научный и поли­тический интерес. Эти материалы были впервые использованы И. К. Кириловым, а позднее Г. Ф. Миллером. Стали известны они и западноевропейским ученым. Главным препятствием в освоении дальних восточных окраин России являлось отсутствие удобных путей сообщения. Долгим и опасным был в то время путь из Якутска на Камчатку через Колыму и Анадырь. Поэтому дальне­восточники уже давно мечтали об установлении регулярного морского сообщения между Охотском, связанным су­хопутным трактом с Якутском, и Камчаткой. И получилось так, что эта задача была поставлена и решена примерно в те же годы, когда И. П. Козыревский совершал свои плавания на Курилы.

Летом 1714 г. по указу Петра I в Охотск прибыли архангельские мореходы Кондратий Мошков, Никифор Треска, Иван Бутин и Яков Невейцын, а также голланд­ский матрос Андрей Буш, до 1706 г. служивший у шведов и попавший в русский плен под Выборгом. Кроме того, сибирский губернатор М. П. Гагарин направил сюда несколько матросов, корабельного плотника Кирилла Плос­ких с помощниками Иваном Каргаполом и Варфоломеем Федоровым. Во главе всего дела был поставлен якутский пятидесятник Кузьма Соколов, получивший строгий наказ поспешать в Охотск «днем и ночьми», дабы «итти через Дамское море... без всякого одержания».

Уже в мае 1716 г. со стапелей на реке Кухтуй была спущена на воду лодия - промышленное парусное морское судно, на котором охотские мореходы и совершили свое историческое плавание к западному побережью Камчатки. Так сухопутный и морской пути из Якутска и Охотска замкнулись на Большерецке. Пойдут ли русские экспеди­ции на Курилы или к берегам Северной Америки, они непременно навестят этот деревянный городок на берегу студеного Охотского моря.

С открытием морского пути на Камчатку начиналась новая глава в истории русских плаваний и исследований на Тихом океане.

ПТЕНЦЫ ГНЕЗДА ПЕТРОВА