ЧАСТЬ 2. НА ЭСКАДРЕ
АДМИРАЛ ПРОВЕРЯЕТ МАТРОСА
По случаю парадного ужина в честь нового флагмана все господа офицеры собрались в кают-компании в парадной форме. Все столы уже были накрыты и вестовые в полной готовности ждали приказаний старшего офицера. Ровно в десять часов вечера старший офицер церемонно пригласил господ офицеров занять свои места и обратился к ним с короткой речью:
- Господа! Я не настаиваю, но рекомендую к ужину пригласить и командира судна – Его Высокоблагородие господина Винтера.
Этот вопрос занимал всех офицеров. Дело в том, что господа офицеры более двух недель были в конфликте с каперангом Винтером. Винтер очень грубо, по частному поводу, оскорбил мичмана князя Трубецкого. Офицеры были возмущены грубостью командира и, по традиции флота, перестали приглашать его в кают-компанию. Чопорный немец не мог заставить себя унизиться до извинения перед мичманом. Таким образом, конфликт затянулся …
Выход из создавшегося положения был один – или отставка командира, или извинение с его стороны. В связи с назначением Александрова флагманом на первую бригаду, Винтер считал, что вопрос с его отставкой уже решен и поэтому на примирение с кают-компанией не думал идти. Предложение старшего офицера пригласить на ужин бойкотированного командира, озадачило кают-компанию. Но все сомнения были рассеяны разъяснениями старшего офицера, который за эту короткую паузу имел достаточно времени, чтобы почувствовать отношение своих коллег к этому вопросу.
- Я полагаю, господа офицеры, что приглашение командира судна на сегодняшний ужин нас не обязывает изменить свое отношение к господину Винтеру. И более того, мне кажется, что пригласив его сегодня на ужин, мы этим только подчеркнем, что господин Винтер далеко зашел в конфликте, виновником которого он, по нашему мнению, является. Хотя старший офицер и не закончил свою мысль, господа офицеры отлично его поняли и, после короткого и беспорядочного обмена мнениями, было решено пригласить Винтера на ужин, не изменяя повседневного отношения к нему вообще.
Приглашение кают-компании было передано командиру судна. Элементарный такт заставил Винтера принять приглашение. Старший офицер доложил флагману о временном перемирии кают-компании с Винтером и передал ему предложение на ужин. Александров поблагодарил и обещал быть в десять часов.
Точно в десять часов вестовой старшего офицера оповестил кают-компанию:
- Господа офицеры! Их Высокопревосходительство! – и в распахнутую настежь дверь прошел Александров, любезно беседуя с Винтером. Старший офицер, на правах хозяина собрания с достоинством встретил гостей. Офицеры почтительно поклонились. Со многими офицерами адмирал лично был знаком, прочих ему представил старший офицер. Такт адмирала и офицеров не дал Винтеру почувствовать неловкость его почти вынужденного визита в кают-компанию. А когда участники ужина заняли свои места за столом, общая светская непринужденность окончательно упростила положение и ужин, к общему удовольствию, начался в хорошей атмосфере. Первое время разговор был несколько искусственным, но когда адмирал от общих тем перешел на бытовые темы флота, разговор принял более оживленный характер. Центром внимания стала тема, связанная с вопросом предстоящего посещения флота Императором. Между прочим, выяснилось, что Император посетит флот совместно с семьей. Эта подробность интерес к данному событию переносила из чисто служебной области в область более интимную, что особо почувствовали молодые офицеры, в частности, из аристократических фамилий. По мере выяснения подробностей, разговор естественно разбился на группы и велся в зависимости от возраста, а также от служебного и общественного положения. Как и всегда, тон кают-компании задавали молодые офицеры, вожаками которых были мичманы Шаховский и Трубецкой. Как только информационная часть разговора была закончена, князь Шаховской с большим подъемом предложил тост за Императора. Предложение было принято, а далее предлогов выпить оказалось более чем достаточно. И к этому времени, когда пили в честь нового флагмана, большинство участников ужина были уже в приподнятом настроении. Совсем не случайно никто из офицеров не предложил тоста за командующего флотом адмирала Эбергарда и командира судна каперанга Винтера. Винтер чувствовал отношение русских офицеров к немецкой прослойке на флоте, но в данном положении он многого сделать не мог и только мысленно называл русских свиньями. Прежде, чем уйти с ужина, Винтер провозгласил тост в честь Командующего флотом. Формально тост был принят. Каперанг больше задерживаться не стал, а сославшись на какой-то служебный предлог, распрощался с адмиралом и покинул кают-компанию. После ухода командира судна, несмотря на присутствие адмирала, вечер принял более интимный и непринужденный характер.
Между тем подвыпивший Шаховский рассказал, как матросы охотились за адмиральским гусем. Этот рассказ позабавил офицеров и очень понравился адмиралу. Посыпался ряд вопросов и адмирал попросил рассказать поподробнее. Шаховский, чтобы посмешить кают-компанию, рассказал историю так, как она произошла в действительности, только умолчал о несколько неприятной для него сценке в офицерском камбузе. За время рассказа и обсуждения отдельных деталей этого забавного эпизода, участники ужина успели выпить ни по одному бокалу хорошего вина, что способствовало еще большему оживлению всего общества. Пришедший в благодушное состояние адмирал выразил пожелание повидать проказников-матросов. Мичман Шаховский и еще пара молодых офицеров тут же предложили свои услуги, чтобы отыскать похитителей гуся. Адмирал благосклонно разрешил и все общество оживленно напутствовало участников экспедиции. Первое время поиски были безрезультатны, интересующая офицеров тройка нигде не была найдена и о месте пребывания ее никто из них не знал. Офицеры в раздумье остановились на полубаке, готовые примириться со своей неудачей. В это время приоткрылась крышка люка правого канатного ящика и, к удивлению офицеров, из люка показалась голова Могилы.
Могила заметил офицеров, но скрыться уж было поздно, он был замечен князем Шаховским. Шаховской бросился к своей находке, а за ним остальные офицеры. Сконфуженному Могиле ничего не оставалось, как сдаться, что он поторопился сделать, полагая, что этим ему удастся отвлечь внимание офицеров от канатного ящика и тех, кто там скрывался.
- Ваше Высокоблагородие, канатный ящик проверял! Илу страсть как много. Завтра чистить разрешите?
- Нет, братец, мы его сегодня очистим. Гуся адмиральского всего съели? Вытаскивай сейчас же гуся и своих соратников, к адмиралу на расправу пойдем, - с напускной серьезностью набросился на Могилу Шаховской.
Могила попытался сделать вид, что ничего не понимает, но что-то сообразив, он деловито прокричал в люк канатного ящика:
- Полундра! Вылази, братишки! Пошли к адмиралу на расправу, да остатки гуся прихватите, как доказательство!
В ящике царило некоторое время молчание. Могиле пришлось повторить свою команду:
- Вылази, ребята! Не дрейфь! С «Боже, Царя храни» - отваливай! – и Могила, мгновенно опьянев, затянул в полголоса спасительный гимн. Этого оказалось достаточно, чтобы из ящика вылезли юнги точно в таком же состоянии, как и Могила, гнусавя что-то про «боже царя храни». В руках у Вершинина была примитивная скатерть из куска просмоленной парусины с остатками недоеденного гуся, а Васильев держал опорожненный котелок и кусок ржаного хлеба. Оба молодых, но уже стрелянных друга Могилы, каждый на свой лад стали подтягивать за своим вожаком гимн, на который теперь они возлагали все свои надежды.
Офицеры, как это вообще случается на открытом воздухе, также заметно охмелели и, не обращая внимания на проделки матросов, повели их в кают-компанию, постепенно присоединяя и свои голоса к матросскому трио. Навстречу торжественно шагавшей группе попался боцман Богатырев, он не успел еще перейти к действию, как понял, что это за шествие и посторонился. Молча отдав честь офицерам, боцман почесал свой затылок, затем поправил свои усы и побрел своей дорогой, решив, что ему здесь делать нечего. В это время странная процессия, с большим воодушевлением исполняя гимн, скрылась в офицерской палубе. Мелодия гимна была услышана в кают-компании, она была так неожиданна в это время, что несмотря даже на хмель, офицеры вопросительно переглянулись. Но в это время открылась дверь и в кают-компанию вошли исполнители гимна, которыми с большим жаром и знанием дела дирижировал князь Шаховский. Во время исполнения гимна ритуал требовал от военнослужащих положения «смирно», что и выполнили все присутствующие. Постепенно количество исполняющих гимн увеличивалось, а когда к хору присоединился мощный бас Александрова, исполнение стало всеобщим. В этом импровизированном хоре наиболее активно вел себя мичман Трубецкой, который яростно аккомпанировал на рояли и страстно выводил самые высокие и малодоступные мужскому голосу ноты. Александров искоса поглядывал на Трубецкого, мимикой подбадривая его в самых трудных и ответственных местах. Торжественная мелодия и патриотические чувства подвыпивших офицеров сблизили всех участников хора, а мичман Шаховской обняв любовно юнг, вместе сними дополнял мужской хор сильным и нежным сопрано.
Могила учел создавшуюся обстановку и мгновенно сбавил степень личного опьянения, чему не преминули последовать и юнги. Состояние и настроение адмирала и офицеров делали излишним дальнейшую симуляцию. Когда последние звуки гимна замерли под невысокими сводами кают-компании, мичман Шаховский отрапортовал адмиралу:
- Ваше Высокопревосходительство! Разрешите доложить!? Гусь и его похитители по вашему приказанию прибыли! – и Шаховский по уставному стал на правом фланге выстроившихся матросов, этим подчеркнув и свое соучастие в преступлении. Александров подошел к замершим в положении «смирно» матросам. Он внимательно их оглядел, молниеносно прошелся взглядом по Шаховскому, а затем приступил к осмотру вещественных доказательств. Сначала бегло осмотрел горбушку хлеба и попробовал ее, затем более внимательно осмотрел котелок и с явным удовольствием понюхал его и, наконец, стал исследовать остатки недоеденного гуся.
Матросы покорно, а офицеры с интересом следилди за алдмиралом и ждали его решения. Между тем Александров, нисколько не смущаясь просмоленной парусины, стал дегустировать предназначенного было ему гуся.
- Да! Птица хороша! И изготовлена неплохо … Хорошо, что к шельмецам попала, мы бы ее, господа офицеры, по достоинству не оценили бы.
Адмирал оторвал еще кусочек гуся и стал с аппетитом его жевать, одновременно завертывая в парусину остатки. Закончив упаковку гуся, он обратился к матросам:
- Ну как, шельмецы, гусь понравился?
- Точно так, Ваше высокопревосходительство! Гусь - первый сорт! – за всех услужливо ответил Могила.
- Такому гусю, как ты братец, любой гусь понравится, - резюмировал адмирал.
- Ты мне лучше расскажи, как гуся выловил? – и адмирал с интересом и хитрецой стал ждать повествования пройдохи-матроса.
- На удочку, Ваше Высокопревосходительство!
- Сам выудил?
- Так точно, сам! – отвечал не подозревавший ловушки Могила.
- А скажи, братец, врать своему начальнику ты где научился?
- Виноват, Ваше высокопревосходительство! Истинную правду докладываю. Сам гуся выудил, юнги тут не причем, - обеспокоенный за судьбу своих друзей заупрямился Могила.
- Знаю, что юнги не причем, но ты скажи мне, кто гуся из камбуза выудил?
Могила, наконец, понял, что адмиралу каким-то путем стала известна в этом деле роль мичмана Шаховского и адмиралу нужно его подтверждение. Могиле в голову не могло прийти, что мичман сам рассказал про свою проделку и, чтобы не подвести хорошего офицера, Могила продолжал упорствовать:
- матрос первой статьи Могила гуся выудил!
- Так, хорошо, матрос первой статьи! Упрям ты, братец, но и я упрям. Скажешь, кто гуся выудил – прощу, не скажешь – на себя пеняй! До плавучки доведу! – трезвым начальническим тоном закончил адмирал свой допрос.
- Воля Ваша! Только гуся сам выудил, Ваше Высокопревосходительство! – с отчаянной решимостью попытался убедит адмирала Могила. Но адмирал больше слушать его не стал.
- Отвести в карцер, пусть подумает, а с нуля на плавучку отправить, - и рассерженный адмирал решительным шагом отошел от побледневшего матроса. Весь разговор аддмиарала с Могилой слышал мичман Шаховский. Первое время хмель не дал мичману понять смысл происходящего, но решение адмирала отправит матроса на «плавучку» вмиг протрезвило князя. Полагая, что захмелевший адмирал забыл, что он ему и всем присутствующим сам рассказал о своей роли в ловле гуся, Шаховский решил вступиться за матроса.
- Ваше Высокопревосходительство, разрешите …
- Мичман, смирно! Если имеете что доложить, доложить мне лично, - отрезал адмирал. Могилу в это время вывели из кают-компании. Если бы князь Шаховский обратил внимание на матроса, он мог бы увидеть, что Могила не одобряет его вмешательства. Весь вид Могилы явно говорил: «Порядок! Плавучкой меня не запугаешь, а на предательство Могилу не вынудишь», но Шаховский этого не видел, он с укором смотрел на жестокого адмирала.
Как только за Могилой закрылась дверь, адмирал подошел к мичману и не стесняясь юнг, совершенно другим тоном проговорил, обнимая растерянного князя:
- Князь! Милый, успокойся, шучу ведь я, матроса проверяю. Хоть и знаю, что не выдаст, шельмец, но все таки не выдержал, люблю доказательства.
Мичман просветлел, остальные офицеры тоже поняли – в зале наступило общее оживление. Забытые на время юнги стали центром внимания, к ним подошел адмирал.
- Ну, гусоеды! Только на флот пришли, а уже проказить начали!, - у юнг отлегло от сердца. Правда, они слышали от самого адмирала, что он не собирается наказывать за гуся, но все-таки сценка с Могилой их припугнула.
- Мне докладывали, что из вас хорошие артиллеристы могут выйти, это хорошо! Учитесь, а по службе помогу … А что гуся съели, то прощаю. Главное службу хорошо несите и присягу не забывайте. А теперь за Могилу по чарке выпьем, хоть и шельмец, но хороший матрос. Сами видели, что за князя готов на плавучку идти, а выдать – не выдаст! За это я ему все могу простить, а при случае помогу из камбуза гуся выудить. Так-то!
Старший офицер уже давно стоял у адмирала с подносом и тремя бокалами вина. Адмирал взял бокал вина и тоже приказал сделать юнгам. Офицеры шумной толпой окружили адмирала и юнг. Юнги были смущены общим вниманием, но тост, произнесенный адмиралом, дал возможность оправиться.
- Господа! Я предлагаю выпить за лихого матроса, за такого матроса, который скорей умереть готов, чем выдать командира или товарища … Такими матросами я желаю и вам стать, юнги!
Адмирал залпом выпил свой бокал. Офицеры шумно поддержали своего флагмана. Юнги скромно отпили по полбокала и сейчас смущенно стояли с посудой в руках, не зная, что с ней делать. На помощь им пришел адмирал:
- Русского матроса видно по тому, что и как он пьет! Господа офицеры, я полагаю, что и нам русское не чуждо!
В ответ было всеобщее шумное одобрение. Вмиг у юнг были отняты недопитые бокалы и тут же заменены полномерными чайными стаканами водки. В тот момент, когда наступило общее молчание, предшествующее новому тосту, открылась дверь и в кают-компанию в сопровождении вахтенного офицера вошел Могила. Адмирал первым увидел вошедшего матроса, он проглотил начало какого-то почти начатого было тоста и переключил свое внимание на Могилу.
- Ну что, шельмец? Надумал – говорить пришел? Говори, слушаю, да не ври, смотри!- и адмирал ожидающе стал глядеть на Могилу.
- Так точно, Ваше Высокопревосходительство! Надумал, разрешите доложить?
- Ну-ну! Докладывай!
- Врать Ваше Высокопревосходительство не положено?
- Не положено, - согласился адмирал, а матрос между тем продолжал:
- А товарища выдавать разве положено?
- Ну! Ты уж того, братец …., - несколько нерешительно пытался прервать матроса адмирал, но Могилу прервать в подобных случаях было трудно и он продолжал:
- Если за вранье на плавучку идти положено, то я так разумею, за выдачу товарища – на рее вздернуть мало.
- Ты, братец, что-то больно строг. Я ведь сказал, что наказывать, если правду скажешь, не буду.
- Согласен, ваше Высокопревосходительство, правду сказать, но только с условием, что вы меня на рее повесите, а если не повесите, то я сам с колосником на шее за борт брошусь … Прикажите доложить? – и Могила замер в ожидании решения адмирала. Офицеры от этого диалога протрезвели и с беспокойством ожидали развязки с особой остротой переживал эту сцену мичман Шаховский. Он давно порывался вмешаться в поединок адмирала и матроса, но Александров каждый раз парализовал его строгим взглядом. Видя, что дальнейший разговор с матросом ничего нового не даст, а поколебать логику Могилы не возможно, адмирал шутливо закончил инцидент:
- Ну и шельмец ты, Могила! Видишь, стакан с водкой в руках держу? Ведь за твое здоровье, шельмец, выпить собрался, да ты помешал. Теперь давай вместе с нами за лихого матроса выпьем.
Могиле немедленно был подан стакан водки и при общем оживлении все, за исключением Могилы, выпили за лихого матроса. Адмирал хотел было нашуметь на Могилу, но не успел.
- За ваше Высокопревосходительство!
И Могила залпом выпил свой стакан. Офицеры шумно поддержали тост матроса, все бросились к столам, наполнили чем попало свои стаканы и дружно выпили за адмирала. Александров расчувствовался, но совладал с собой и шуткой закончил вечер:
- Да вы, шельмецы, мне всю кают-компанию споите! Дай мне с ними еще по стакану русской выпить, да гоните их в шею!
Под аплодисменты всей кают-компании адмирал выпил с матросами, закусил коркой хлеба, который принес из канатного ящика Васильев и, подталкивая Могилу в спину, любовно выпроводил матросов из кают-компании.
- Вот, господа, наши матросы! Воспитывайте их, заботьтесь о них – они не выдадут … они помогут нам смыть позор Порт-Артура.
Офицеры почтительно слушали адмирала и большинство понимали его.
- Благодарю, господа, за ужин! Хорошо прошел! Очень рад!
И адмирал, отвесив общий поклон, покинул кают-компанию. На этом вечер был закончен. В приподнятом состоянии офицеры разошлись по своим каютам.
| СОДЕРЖАНИЕ | ||
|---|---|---|
| Предыдущая страница | .... |
