ПОВЕСТЬ О НАШЕМ КОМАНДИРЕ
Памяти командира подводной лодки С-171,
кавалера ордена Славы трёх степеней
Анатолия Дмитриевича Мосичева
Hende hoh!
На торжественном собрании экипажа подводной лодки С-171 в честь двухлетнего юбилея её постройки наш Командир капитан 3 ранга Анатолий Дмитриевич Мосичев впервые за два года почти беспрерывного плавания или нахождения «в боевой готовности» предстал в парадной форме. И мы, молодые офицеры корабля, с изумлением и восторгом увидели на его груди несколько высоких правительственных наград и среди них три ордена Славы.
Шёл 1957 год, память о Великой Отечественной войне жила в нас и во многом определяла наше поведение. Кроме того, против Советского Союза велась холодная война, и мы, неся службу в дозорах и «готовностях» с боевыми торпедами в аппаратах, были её непосредственными активными участниками. Поэтому солдатские ордена Командира вызвали в нас неподдельный интерес.
Через несколько дней, отработав в море свою дневную задачу, подводная лодка стала вечером на якорь. Якорная стоянка давала возможность экипажу лучше отдохнуть, так как состав якорной вахты меньше, чем ходовой, а офицерам пообщаться в кают-компании. И в первый же вечер после чая Командиру с лейтенантской непосредственностью был задан вопрос:
– Товарищ Командир, Вы награждены почётнейшими солдатскими орденами, значит, воевали рядовым или старшиной. А какой путь привёл Вас в моряки? Расскажите, пожалуйста.
Анатолий Дмитриевич улыбнулся своим воспоминаниям:
– Что же, это необычная и довольно весёлая история, поскольку всё закончилось прекрасно.
И начал свою повесть. Анатолий Дмитриевич был очень культурным человеком. Он, к примеру, никогда не употреблял нецензурных слов, и нам не позволял. Осуждающего взгляда его добрых голубых глаз было достаточно, чтобы понять, – ты делаешь что-то не то или не так, как надо. Рассказывал наш Командир интересно, и я постараюсь передать его слова как можно «ближе к тексту».
В начале лета 1944 года наступление нашей армии остановилось у восточного склона Карпатских гор. Немцы в течение года строили и создали здесь прочную линию обороны, прорвать которую с ходу не удалось. Я был старшиной и помощником командира первого взвода разведывательной роты дивизии. Первый взвод в нашей роте состоял из отборных ребят и выполнял самые трудные задания. Второй взвод в основном готовил бойцов и занимался хозяйством. Командир нашего взвода ушёл на повышение, командир роты был ранен и лежал в медсанбате, так что я оказался как бы самым авторитетным в роте разведчиком.
Мы уже две недели с утра до ночи, а иногда и после захода Солнца, вели наблюдение за передним краем обороны противника с нескольких наблюдательных пунктов дивизии. Выявляли, определяли и наносили на карту огневые точки, траншеи, ходы сообщения немцев, искали путь, по которому можно пробраться к ним в тыл. В общем, выполняли основную рутинную работу разведчиков.
И вот однажды утром нашу роту посетил Батя – генерал-майор, командир дивизии. Отличный был человек, спокойный, умный, бережливый, особенно по отношению к бойцам, никогда без хорошей подготовки атаку не начинал и своих полковников учил тому же. Не зря в дивизии его звали Батей.
Он приказал собрать самых опытных разведчиков. Когда все расселись в землянке командира роты, Батя обратился к нам, глядя всем по очереди в глаза:
– Вчера командующий армией собирал командиров дивизий и крепко ругал за то, что за две недели целой армией не взяли ни одного языка и не знаем ничего о немцах. Мы ему доложили, что в обороне врага ни одной щелки нет, через которую можно протащить живого фрица, да и разведчику проползти тоже. Однако, он приказал сведения о противостоящих немецких частях ему доставить, вплоть до разведки боем, да так, чтобы хотя бы раненых захватить. –
Посмотрел Батя мне в глаза, и говорит:
– Анатолий, ты же понимаешь, сколько людей в разведке боем положим. Неужели действительно не нашли прохода?
Я отвечаю:
– Есть одно место, товарищ генерал, можно попробовать завтра ночью, но риск большой.
Батя отвечает, глядя на всех:
– Ребята, я знаю, что ордена у вас уже есть, и наградой вас не соблазнишь на такое опасное дело идти. Обещаю, что и к орденам представлю, и отпуск дам на месяц, если достанете языка, лучше офицера. Ну, Анатолий, Николай, Иван, соглашайтесь. –
Здесь Анатолий Дмитриевич поясняет:
– Генерал, конечно, мог просто приказать нам идти в тыл к немцам, но тогда и мы на нейтральной полосе могли проявить себя, поднялась бы стрельба, а мы, отсидевшись в воронке, вернулись бы ни с чем. Не знаю, как другие, но наш Батя всё понимал и такие вопросы решал добром. Уверен, и остальные командиры тоже.
И мы втроём согласились ради невиданного блага – отпуска на месяц из самого пекла боёв, отправиться в поиск. Я только спросил Батю:
– Товарищ генерал, я могу сказать захваченному немцу от вашего имени, что он не станет простым пленным, а будет назначен инструктором в нашу разведшколу?
– Если это будет офицер, то да, можешь обещать.
Кстати, продолжал наш Командир, перед войной во всех школах активно работали кружки иностранных языков, и я сносно говорил на немецком, поэтому и попал в разведку.
Ну, так вот, продолжал он рассказ, была у нас на примете одна лощинка, такой глубокий овраг с вертикальным правым берегом, и там не должно было быть мин. Через эту лощинку следующей ночью после тщательной подготовки, включая артиллерийскую, мы втроём прошли к немцам в ближний тыл и взяли офицера – капитана из штаба дивизии, который что-то проверял на передовой, да и остался ночевать. Как мы прошли туда, как взяли капитана, как вышли оттуда, ребята с пленным сразу, а я, их прикрывая, чуть погодя – это другой разговор. Вы же спросили меня, каким образом я моряком стал, верно?
В тот же день в роту пришёл Батя. Собрал нас и говорит:
– Спасибо, друзья мои, выручили меня. Ты, Анатолий, представлен к третьему ордену Славы, а вы, Коля и Иван, ко второму. Но, ребята мои дорогие, в отпуск я вас отпустить не могу, приказ по фронту отдан – в связи с предстоящим наступлением все отпуска запрещены. Но не огорчайтесь, тут пришла разнарядка – выделить от дивизии трёх бойцов для поступления в училище имени Кирова в городе Баку. На подготовку к экзаменам даётся месяц. Погуляете по мирному южному городу, отдохнёте душой и телом от войны, потом завалите экзамены и вернётесь в дивизию. Вы мне, мальчики мои милые, очень нужны, поэтому дайте мне честное слово, что вернётесь. Особенно ты, Анатолий, ты ведь 10 классов успел кончить до войны, можешь и поступить в училище. Без честного комсомольского не отпущу.
Дали мы Бате честное слово вернуться в дивизию, и через три дня были уже в военно-морском училище имени Сергея Мироновича Кирова. Подготовка к экзаменам нас не обязывала, забор вокруг училища был не высокий, а уж если по немецким тылам мы ходили, почти как хотели, то своим родным патрулям не попались ни разу. Да и далеко ходить нам не надо было, там рядом с училищем ткацкая фабрика имени Владимира Ильича Ленина, и в общежитии девчонок … - раздолье.
Но всё хорошее быстро заканчивается, и наступила пора экзаменов. На письменной математике я написал ошибочные результаты в половине задач, но наутро с удивлением услышал, что получил четыре балла. В сочинении, учтя печальный опыт математики, сделал десять сознательных ошибок и ещё сколько-то естественных. На следующий день с ужасом обнаруживаю, что опять заработал четвёрку. Не учёл я, что большинство приехавших ребят школу не успели закончить до начала войны, это знала приёмная комиссия, и выставляла оценки соответствующим образом.
Оставалась последняя надежда – экзамен по иностранному языку. Захожу в класс, где принимают экзамен и с порога докладываю седовласому капитану второго ранга, видимо, председателю комиссии, что никакого иностранного языка в нашей деревенской школе не учили, я ни одного слова по-немецки не знаю и прошу поставить мне двойку. Кавторанг поднялся из-за стола, подошёл ко мне, вгляделся в ордена на гимнастёрке, и спрашивает:
– В разведке их заслужил, или бронебойщик? –
– В разведке, товарищ капитан второго ранга. –
– Тогда скажи мне, пожалуйста, как будет по-немецки «Руки вверх!» –
– «Хенде хох» товарищ капитан второго ранга. –
– Ну вот, а говоришь, что не знаешь немецкого. Пять баллов тебе, дорогой ты наш сынок. А остальную, малозначимую в сравнении с этими двумя великими словами, часть немецкого языка мы изучим с тобой здесь. –
И, положив руку мне на плечо:
– Хватит тебе, сынок, войны. Ты уже за двоих навоевал, или за троих. Ты и в должности командира корабля Родине будешь очень нужен.
И, повернувшись к столу, за которым сидели две женщины:
– Надеюсь, у комиссии нет возражений? –
Вот так я и стал моряком.
А друзья мои, Коля и Иван, прошли войну до конца и остались живы. Мы переписываемся, сообщаем друг другу, когда случается что-нибудь важное.
О-о-о! Мain Gott!
На следующий день после постановки на якорь и вечернего чая Командир был заблокирован нашими телами в тесной кают-компании подводной лодки 613 проекта, и ему был задан естественный вопрос:
– Товарищ Командир, как же Вам всё-таки удалось пройти через неприступную оборону немцев и добыть языка? –
Анатолий Дмитриевич задумался, улыбнулся своим мыслям и ответил:
– Хорошо, про этот случай я вам расскажу, потому что тот поиск закончился на удивление легко, просто и даже весело. Но больше не спрашивайте. Знаете, чем разведчик отличается от пехотинца или артиллериста? Артиллерист посылает снаряд на большое или маленькое расстояние с расчётом уничтожить как можно больше врагов. То же и пехотинец, только он посылает пулю. Танкист стреляет по танку. Конечно, там погибнут немцы, враги, и это хорошо. Мы, если придётся, будем стрелять боевыми торпедами - с целью утопить вражеский корабль. Стрелять из-под воды и с большого расстояния. Тех, кто там пойдёт на дно, мы не увидим.
А разведчику приходится собственными руками убивать врага кинжалом, да так, чтобы он не издал ни звука. Решительно и безжалостно. Тогда мы не думали, что лишаем жизни человека, и часами тренировались выполнять это. Но сейчас вспоминать о тех делах, поверьте, не хочется, и даже невозможно.
Самым здоровенным в нашей разведроте был Иван, о котором я уже говорил. Он мог на тренировке пронести на плече стокилограммовый мешок – - пленного фрица – бегом полкилометра без остановки. Ему выпадало чаще всех нас снимать часовых. Был я у него в гостях не так давно, рождение сына праздновали. И спрашиваю его:
– Если сейчас придётся, пойдёшь в разведку? –
Он отвечает:
– Толя, ну что ты спрашиваешь, мы их не звали в гости с оружием в руках. Они сами к нам пришли убивать и быть убитыми. Но если придётся, лучше пошёл бы заряжающим к пушкам – шестидюймовые снаряды в ствол загонять … А впрочем, куда пошлют, туда и пойду. Мы этих, которые в НАТО, тоже не приглашаем. Бить буду, как немцев бил, хоть бы даже и своими руками. Слушай, Толик, хватит дурацкие вопросы задавать, давай лучше выпьем за мальчонку, за Толеньку, между прочим, чтобы здоровым рос и умным вырос.
Командир продолжал:
– Поэтому не уговаривайте больше. Но тот случай, я уже сказал, исключительный. И мы кое-что умели делать в 1944 году, и Судьба была за нас в ту ночь. Если бы сам не участвовал, и орден тот поиск не напоминал, ни за что бы не поверил. –
(В дальнейшем, совсем в другой обстановке Командир рассказал ещё два эпизода из своей жизни разведчика, но я их плохо помню).
Вот рассказ Командира.
К подготовке поиска мы приступили сразу же, как только согласились идти за языком. Вместе с Батей пришёл начальник штаба дивизии с фотографиями переднего края и ближайшего тыла немцев, полученными аэрофотосъёмкой. Они дополнили нашу карту передовых укреплений врага. Видно было, что та лощина, по которой мы предполагали пройти, изгибается за гору вправо и там, совсем недалеко, располагаются блиндажи. Дальше за узкой полосой леса шла вторая линия обороны.
От обоих берегов лощины вправо и влево по фронту тянулись траншеи с железобетонными перекрытиями, под которые, конечно, спрячутся немцы при артобстреле. Траншеи заканчивались ДОТами (долговременными огневыми точками), амбразуры которых перекрывали путь нашего движения. Правая траншея была короче, её могло удерживать примерно отделение солдат. К ней по верхнему краю лощины вела тропа от блиндажей, за которой поднимался склон горы, заросший соснами и кустарником. Правый берег лощины был почти вертикален и на всю свою высоту, примерно пять метров, зарос ежевикой. Здесь не могло быть мин, и мы надеялись пройти по этому склону.
Когда-то в юности я прочитал книгу «Джура». Её герой на Памире преодолел вертикальную гору по горизонтальному слою земли, пересекавшему её, втыкая в землю руки и ноги. Да ещё и своего громадного пса на плечах пронёс. Спасибо автору книги Георгию Тушкану за идею, которой мы воспользовались. Наши ротные умельцы сделали прикрепляющиеся к сапогам дощечки, вроде коротких лыж, и палочки для рук с подвязками, так что приставными шагами, как говорят физкультурники, втыкая эти дощечки в землю, можно было двигаться по вертикальному откосу. Такую же амуницию заготовили для пленного, если он пойдёт сам под угрозой оружия, и в запас. На случай тащить оглушённого фрица взяли верёвки и пару досок по полтора метра, одна из которых мне потом очень пригодилась. Само собой разумеется, всё было покрашено в чёрный цвет.
Согласовали с начальником штаба артиллерийское обеспечение. В эту ночь спланировали артиллерийские налёты на соседние участки обороны, там подавить ДОТы и разрушить траншеи, чтобы к ним привлечь внимание немцев. Несколько тяжёлых снарядов нужно было как бы случайно положить на нейтральной полосе по линии нашего движения. Эти воронки могли служить нам промежуточным укрытием. После нашего прохода в них должны были расположиться снайперы, ребята из роты для обеспечения и командир второго взвода с телефоном. В первую ночь сапёры должны были скрытно проделать проход в минных заграждениях для нас до самой колючей проволоки, что в три ряда тянулась под траншеями вдоль фронта немецкой обороны.
Ночи стояли безлунные, и мы надеялись при свете звёзд и немецких ракет незаметно доползти до колючки, поднять нижнюю проволоку в каждом ряду специальными распорками, проползти за заграждение до начала крутого склона лощины, обезвреживая мины, если попадутся на пути. Затем надеть дощечки на сапоги, подняться до середины откоса и двигаться вдоль него, пока не выйдем к блиндажам. Всё это надо было проделать без единого звука и незаметно, но быть бесшумными и невидимыми мы умели и проходили много раз.
С нами до колючки шли ещё двое разведчиков – самые меткие стрелки в роте, хотя все мы умели стрелять без промаха. Они оставались с этой стороны заграждения, должны были выкопать себе ячейки, и, лёжа в них, при нужде поддержать нас огнём из автоматов. Кроме того, лягушачьим кваканьем они обозначали место прохода в заграждении.
На обратном пути нас обеспечивали две лучшие батареи дивизии и снайперы в воронках. Они по нашему сигналу должны были подавить левую и правую немецкие траншеи и оба ДОТа, стреляя по амбразурам.
Я так подробно описываю подготовку к поиску, чтобы вы поняли, необстрелянные мои лейтенанты, что всякое серьёзное дело требует тщательной подготовки, без неё ничего не получится. Для вас, сколько бы вы ни плавали, каждый выход в море должен быть серьёзным делом. (Так вышло, что на лодке все офицеры, кроме старшего помощника и замполита, даже механик, были лейтенантами по первому или по второму году службы, ещё неопытные, и Командиру приходилось много возиться с нами, учить уму-разуму и в плане специальности, и в плане службы).
Поэтому и отрабатываем мы с вами очень упорно и Правила предупреждения столкновений судов, и управление подводной лодкой с заклиненными рулями. И если я с вами бываю строгим, так это для вашей же пользы. (Знал бы Командир, как мне однажды пригодится именно эта выучка в управлении лодкой с заклиненными горизонтальными рулями!).
Конечно, это был единственный случай такого тщательного приготовления поиска, потому что им занимался штаб дивизии. Чаще всего поиск планировал и проводил командир разведроты, но артиллерийское, сапёрное и другое обеспечение было всегда.
Командир устал и обратился к вестовому, который стоял в сторонке, прислонившись к перегородке, и слушал, раскрыв рот:
– Миша, сделай нам вечерний чай ещё один раз, пожалуйста. –
После чая рассказ был продолжен.
На первом этапе всё получилось, как рассчитывали, и мы втроём незаметно и бесшумно подобрались кустарником к тыльной стороне ряда блиндажей. До часового оставалось метров шесть, и Иван уже достал кинжал, но вдруг часовой каким-то шестым чувством, или у него было кошачье зрение, обнаружил нас. (Теперь я знаю, что человеческие глаза излучают энергию, и немецкий солдат почувствовал взгляд кого-то из разведчиков). Однако, к нашему удивлению, он не выстрелил и не поднял тревогу. Он повернулся к нам, положил винтовку на землю, поднял руки, сделал три шага и громким шёпотом сказал:
– Ih been soushlist –
Дальше почти всё буду говорить по-русски, так как вы изучали английский, а не немецкий. Солдат сказал, что он социалист, сдаётся в плен и пойдёт с нами. Не знаю, был ли он социалистом, или просто умным человеком и сразу понял, что только таким способом может сохранить жизнь.
Это была огромная удача, можно было возвращаться так же тихо, как мы пришли сюда. Но Батя, которого мы уважали и любили, просил офицера. Пленный солдат показал, где находится офицерский блиндаж, и сказал, что в их роте остался штабной капитан, и его давно уже угощают шнапсом.
У нас ещё было время, поэтому Коля с пленным, которому на всякий случай связали руки и заткнули кляпом рот, отправились к лощине, а мы с Иваном засели в кустах между блиндажём и сортиром. Вскоре из блиндажа вышел офицер и направился в нашу сторону, освещая себе путь фонариком. Капитан собственной персоной шёл к нам в руки. Иван зажал ему рот и схватил в своё медвежье объятие прямо в сортире, когда его руки ещё застёгивали пуговицы. Я приставил к его горлу финку и сказал, что он будет не военнопленным, а инструктором в разведшколе и вернётся домой вскоре после окончания войны, если согласится добровольно пойти в плен. В противном случае мы оглушим его и принесём в наше расположение как обычного пленного. Он кивнул, соглашаясь. В 1944 году все немцы понимали, что война проиграна, никакие укрепления по Карпатам, Висле и Одеру их не спасут, и окончательное поражение является только вопросом времени.
Мы связали капитану руки, засунули кляп в рот и двинулись в обратный путь. Забыл сказать, что в роте у нас был сапожник, который сделал съёмные накладки на подошвы сапог с каблуком, поставленным задом наперёд. Сначала мы сделали несколько шагов до дороги без накладок, чтобы хотя бы в первый момент немцы, разбирая следы, решили, что мы направились в их тыл, в лес. Потом надели накладки, Иван взвалил капитана на плечо, и мы, как могли быстро, двинулись к лощине, понимая, что пропажу офицера и часового скоро обнаружат.
Тревога у немцев поднялась, когда мы пятеро, не преодолели и половины длины лощины. Я приказал ребятам продолжать движение, а сам остался прикрывать их. С теми досками, которые мы взяли с собой, я поднялся к верхнему краю обрыва и стал приспосабливать позицию для стрельбы из автомата. Нащупал большой камень и пару камней поменьше, за которые можно было спрятать голову и продержаться подольше, а, может быть, и спастись, и сложил укрытие рядом с кустом ежевики, одну из досок использовал как упор для ног.
Однако, немцев всё не было, видно, их начальство решило прочёсывать лес или ничего не решило. Наши должны были уже подтягиваться к выходу из лощины, фрицев теперь требовалось задержать ненадолго, и мне пришла в голову спасительная мысль. Я уложил большой камень на середину тропинки, рядом с ним другие, поменьше, опёр на них чёрную доску, конец которой держал в руках, и стал ждать. Не запнуться в темноте об эту преграду было невозможно.
Вскоре послышался топот ног нескольких бегущих человек, растянувшихся в цепочку, и громкое сопение первого. Видимо, отделение солдат бежало на свою позицию в траншее. Я спрятал голову в куст ежевики и крепче взялся за доску. Первым торопился пулемётчик, которому надо было ещё установить своё оружие в траншее. Он зацепился ногой о доску и со всего размаха грохнулся первый, крепко ударившись лицом о пулемёт. «О-о-о! Main Gott! Мой зуб! Donner vetter! Он мне вышиб два зуба! (Видно, пощупал пальцем во рту вместо того, чтобы быстренько встать). Don… А-а-а!» взвыл он не своим голосом, когда на него рухнула туша его второго номера, который тащил ящики с патронами. «Ты расплющишь мои позвонки, болван! Убери ящик! А-а-а! Чтобы вам …» не договорил первый голос. «Ой-ё-ёй, ты оторвёшь мне башку своим автоматом, дубина!», простонал сиплым голосом второй номер, когда на них упал третий солдат, своим оружием ударив второго сзади под каску так, что тот носом въехал в коробку с патронами. «А-а-а! Donner vetter! О-о-о-о! Main Gott! У-у-у-у-у! …» заорали они все трое, когда на них налетел четвёртый и все четверо, когда в кучу врезались пятый и шестой. «Чтобы твою бабушку переехала телега раньше, чем она родила твою маму!», «Убери свою толстую задницу с моей головы, ублюдок!», «Чтобы у тебя на лбу … рог вырос!», «Чтобы тебе сосиски с капустой век не видеть даже во сне!», «Ты же мне глаз выдавишь, недоносок»!
Я давно вытащил доску и опустил голову ниже края обрыва. Я давился от смеха и заткнул себе рот пилоткой, не имея возможности хохотать, как вы ржёте сейчас. По-моему, два последних солдата остановились перед кучей орущих тел, но вместо того, чтобы помочь им подняться, бросились сверху, вызвав новый взрыв воплей, исполненный дружным хором лежащими друг на друге фрицами. Последний из них, бросившись на кучу, наступил ногой или коленом на живот кому-то из барахтавшихся тел. Верхняя часть этого тела выдохнула «Уй-й!», а нижняя одновременно «Пё-р-р-р!».
И раздался взрыв хохота. Смелись все, даже тот, у кого не стало двух зубов. И среди этого смеха откуда-то снизу донёсся сдавленный страдающий голос: «Уйди … с моего живота, … пожалуйста, а то выдавишь остаток ужина». Хохот перешёл в дружный рёв, но куча стала распадаться.
Постепенно они поднялись, кто-то ощупал камни, о которые запнулись первые, проворчал: «Какой идиот положил здесь камни», но не сдвинул их с места, а поправил так, чтобы они оказались на середине тропы. Зная немецкую аккуратность, можно подумать, что они пожелали того же кому-то ещё. Поэтому я остался со своей доской на позиции, а они побрели, переругиваясь и не делая попыток бежать, в свою траншею. Я мог бы положить их всех одной очередью из автомата. Но такова, видимо, сила смеха – у меня не было желания стрелять по людям, которые доставили мне такое неслыханное удовольствие. Хотя они стреляли бы по мне через полчаса, если бы успели.
Вот так, ребята. После любви и доброты третьим по важности является чувство юмора. А знаете, что такое юмор? Это способность и умение смеяться над собой. Насмехаться над другими может всякий.
Продолжаю. Немного погодя послышался размеренный топот ног ещё одного бегуна. Судя по громкому дыханию на четыре счёта, он когда-то занимался лёгкой атлетикой. Видимо, торопился догнать своих подчинённых их начальник, скорей всего фельдфебель, командир взвода. Вот для кого были заботливо уложены камни на тропе. Я изготовил доску. Р-р-раз! Фельдфебель взрыл носом каменистую почву. «О-о, main Gott! Мain Gott! Как я покажусь фрау Эльзе вечером!». Я убрал доску и спрятал голову. Он поднялся со словами: «Что это такое?», и, нащупав руками камни: «Вшивые ублюдки! Чёртовы недотёпы, камни для меня подложили в самом тёмном месте! Я вам покажу, где русские пули свистят! Вы у меня узнаете русский мороз в разгар лета!». С этими словами два камня он сдвинул в сторону, а третий, что поменьше, взял к плечу, как толкатель ядра. Хотел метнуть его в лощину, но, видимо, в последний момент вспомнил, что там мины, и, бросив камень куда-то назад, резво побежал к траншее.
Через несколько секунд полёта камень врезался … не в кусты и не в твердь тропы, а во что-то мягкое. Послышались звуки падения каких-то предметов, и уже привычный сдавленный стон: «О-о-о! Mine Gott! Моя нога! О-о-о, помогите! Кто-нибудь!» Звуки были приглушенные, человек, видимо, лежал на спине и кричал в небо. Я прислушался. Со стороны траншеи доносились звуки шагов убегающего фельдфебеля. Мне пришлось вылезти на тропу и идти к стонущему, чтобы он не привлёк ещё чьё-нибудь внимание. Наклонившись к нему, спросил:
– Что случилось? –
– Откуда-то упал камень и сломал мне ногу. А ты кто? –
– Посыльный. –
– Возьми ракетницу, ракеты и снеси в траншею, а то они там без ракет ничего не увидят. –
– Может быть вывих? Попробую вправить. –
Он захрипел отчаянным голосом:
– Не надо! Ради Бога, не трогай! –
Я с силой дёрнул его за ногу. Он коротко взвыл от боли и потерял сознание. Я оттащил его с тропы в кусты, для верности огрел по каске прикладом, снял с него и забросил в сторону автомат, в другую сторону – ракетницу. Поднял две коробки с ракетами, высыпал их под откос лощины, в другом месте кинул туда же коробки и вернулся на свою позицию. Всё это бегом. Надел на сапоги своё снаряжение и продолжил путь по откосу лощины. Когда пробирался под траншеей, услышал свирепый голос фельдфебеля: «Где ракеты, я вас спрашиваю! Как вы увидете русских разведчиков, чёрт вас подери? Вы же, болваны, свои медали профукаете, и мой орден! Кто нёс ракеты?» – «Фриц». – «Куда делся этот раздолбанный Фриц, чтобы его миска всегда была пустой! Курт, бегом навстречу Фрицу, и скажи ему, чтобы он снял штаны и вползал сюда задом, я забью ему туда первую из ракет, которые он не донёс!».
Я уже был почти на месте, проквакал условленным образом и услышал ответное кваканье. Оставалось пройти по откосу несколько шагов и потом осторожно спуститься вниз, чтобы не повредить суставы ног. Но не успел я злорадно подумать «Болт тебе с левой резьбой вместо ракет», как передохнувший фельдфебель нашёл выход из положения и вновь заорал над моей головой: «Чего сидите, ленивые недоноски, вылезайте из траншеи, ложитесь на землю и смотрите вниз! Shneller! Shneller!». Я услышал чирканье зажигалки и продолжение монолога: «Где им ещё было пройти, если не здесь, не знаю как, но они прошли здесь! Говорил нашему долболобу, что не лес надо прочёсывать, а перекрывать им путь отхода. А он: «Следы, следы в лес ведут».
Я мысленно поставил ему пятёрку за знание своего дела. Прижался спиной к обрыву, снял пилотку, загородил ею электрический фонарик и подал условный сигнал. Одновременно сверху вылетел горящий жгут из свёрнутой газеты, и раздался шепелявый голос обеззубевшего пулемётчика: «Фот он! Я еко фису! Тайте мне ахтомат!». В этот миг в нашем тылу полыхнули залпы двух батарей, и раздался вой приближающихся снарядов. «О-о-о-о! Mine Gott!» завопил над моей головой дружный хор бедолаг, внезапно понявших, что снаряды летят прямо в них, что они очень напрасно вылезли из своей глубокой, надёжной, уютной траншеи, и что туда им никак не успеть вернуться.
Это было последнее, что я услышал, так как всё перекрыли взрывы снарядов, кажется, прямо надо мной. Меня оторвало от стены обрыва и швырнуло вниз.
Очнулся я в первой воронке, куда меня притащили страховавшие нас ребята. По траншее била лучшая батарея дивизии, и она не сделала ни одного недолёта.
Я ещё успел поучаствовать в допросе пленных, прежде чем их отправили в штаб армии. Капитан обстоятельно изложил известные ему сведения, сказав в заключение, что он не считает себя предателем, так как чем быстрее мы прорвём их оборону, тем меньше будет жертв и у немцев, и у русских, а в любом случае “Hitler kaput”.
Остальное вы знаете. Через три дня мы были в Баку.
А напоследок скажу вам, дорогие мои лейтенанты, что Судьба сильно помогла нам в ту ночь, но и вся организация поиска была на высоте. Запомните, молодые люди, до седых волос, что Судьба помогает тем, кто сам себе помогает, на неё не надеясь. Уразумели? Ну, всё, последний чай, и спать.
ПРИМЕЧАНИЕ. Прошу извинить меня за возможные опечатки, которые являются следствием плохого зрения (инвалид второй группы по зрению с полной потерей трудоспособности), а не небрежности.
ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЮ
Уважаемый читатель, мною разработаны и написаны две книги:
1)«Трагический и героический 1941 год без лжи», которая имеет большое значение для правильного понимания оболганной истории нашей Родины в период подготовки страны к отражению агрессии и первого этапа Великой Отечественной войны (1933 – 1941 гг.). Книга представлена на этом же сайте.
2)«Навигационная безопасность кораблей и судов», которая имеет очень большое значение для Военно-морского и гражданского флотов, так как изложенные в Мореходных таблицах МТ-2000 способы расчёта показателей навигационной безопасности грубо ошибочны и могут привести к катастрофическим последствиям. Издать книгу как положено, через Гидрографическую службу, мне не удаётся.
На издание этих двух книг требуется порядка 400 – 450 тысяч рублей. Таких денег у меня никогда и не будет.
Многие из читателей знают меня как преподавателя Каспийского училища и ВСОК ВМФ. Надеюсь, я не дал ни единого повода сомневаться, что хотя бы 01 рубль будет истрачен не по назначению. С другой стороны, в моём активе свыше 200 научных работ, и эти две книги ничего не значат для моего престижа, то есть лично мне они почти не нужны (конечно, приятно будет держать их в руках, но не менее приятно будет и избавление от хлопот с изданием, а потом с бесплатным распределением книг).
Поэтому очень прошу читателей, которые в состоянии помочь с изданием этих книг, сделать это для пользы и во имя Флота и Родины.
Счёт № 42306 810 9 5508 6707661 34
Сбербанк России, подразделение № 2004/0751 Калининское отделение № 2004.
195427, г. С-Петербург, Светлановский проспект, д. 36, корпус 3, лит. А.
Заранее благодарю, - В. Михальский –
4 февраля 2012 г.
