MOBILIS IN MOBILE
“Mobilis in mobile” - “подвижный в подвижном” - таков был девиз капитана Немо из замечательной книги Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой», которую я впервые прочитал в детстве.
Когда я вновь вернулся к любимой книге и поглядел на описанную в ней технику теперь уже глазами офицера-подводника, у меня возникло сложное чувство: и восхищение (надо же, что великий фантаст уже тогда предвидел!), и лёгкая грусть (кое-чего мы не можем достичь до сих пор) - и, вместе с ней, радость от того, что наши современные подводные лодки во многом превзошли «Наутилус» капитана Немо.
Фантастика даёт нам возможность мысленно переноситься в новый, необычный, яркий, сверкающий, загадочный мир - но в жизни никак не обойтись без науки.
Преподаватели нашего училища не раз говорили курсантам, что каждый выход в море атомной подводной лодки работает на нашу науку. Очень скоро, во время практики на великолепных по тому времени кораблях проекта 671 - «К-53», «К-147» и «К-323» («50 лет СССР») - я убедился в справедливости этих слов. На каждой из этих лодок испытывалась какая-нибудь новинка, содержавшая интересную научно-техническую «изюминку».
Но даже тогда я не мог предположить, что однажды сам стану не просто свидетелем очередного научного эксперимента, но и непосредственным его участником... Периодически вспоминаю те события.
В один из дней накануне автономки на лодку пришёл прикомандированный офицер (уже точно не помню - не то майор, не то подполковник медицинской службы). На очередном построении экипажу сказали, что этот медик - один из ведущих советских военных учёных-эпидемиологов, и он во время нашего похода будет вести свои наблюдения и ставить эксперименты. Подводники реагировали на это сообщение по-разному. Кто-то не придал ему особого значения - и своих дел по горло! Кто-то восхитился: надо же, на борту вместе с нами будет настоящий учёный! Науку и учёных народ в СССР тогда уважал.
Эпидемиолога поселили в соседней каюте, и довольно скоро мне представился случай пообщаться с ним. Несмотря на большие заслуги перед отечественной наукой, он был довольно прост в общении и оказался интересным собеседником. А ещё выяснилось, что однажды судьба уже сводила нас. Это было так.
Осенней ночью 1974 года, во время очередного наводнения, уровень Невы поднялся на несколько метров, и вода из Обводного канала, связанного с ней, затопила многие подвалы - в их числе, и тот, где был овощной склад моего училища. Наутро капусту с этого склада без какой-либо особой обработки пустили на салат - и началось...
Приехала серьёзная комиссия (в составе которой, как оказалось, был и мой новый знакомый). Она определила, что наши заболевшие ещё легко отделались - в водичке из подвала, помимо всего прочего, оказались возбудители тифа, а также паратифов А и В - но курсанты переболели только дизентерией без единого летального исхода...
С первых же часов автономки два медика - учёный-эпидемиолог и помогавший ему Вася Валюх, лодочный врач, принялись за работу. Они носили по всей лодке довольно громоздкий переносной прибор странного вида. Это была блестящая металлическая колонка с дырочками, которую на время работы надо было ставить вертикально. Наверху у прибора был большой заводной ключ, а внутри - механизм с насосом и фильтром. Прибор прокачивал через себя воздух, и при этом почти всё, что летало в лодочной атмосфере, оставалось на его фильтре. Исследование этого материала и было главным смыслом работы учёного, которую он должен был выполнять на протяжение всего похода.
В один из первых дней автономки я пришёл в каюту, сменившись с вечерней вахты, и лёг спать. День был не просто трудным и утомительным - мне тогда довелось и изрядно понервничать, поэтому заснуть сразу не получилось. Внезапно дверь каюты распахнулась, и в неё вошли два человека. Деловито обменявшись несколькими словами, они поставили что-то на палубу как раз возле моей головы, и тут же раздалось довольно громкое и противное жужжание. Повернувшись, я увидел тот самый прибор с насосом для отбора проб воздуха. Не сказав ничего, я повернулся на другой бок и заснул вскоре после того, как жужжание прекратилось.
Следующий день оказался ещё тяжелее. Спать после всех его событий хотелось просто неимоверно! Пришёл в каюту - а дальше, как говорят на флоте, «ударился головой о подушку и потерял сознание». Сон оказался недолгим - над ухом опять раздалось уже знакомое мне жужжание. Приподнявшись, я постарался в культурной форме объяснить медикам, что такое вахта, что такое распорядок дня и насколько это неправильно с их стороны так бесцеремонно будить людей при выполнении нашей атомной подводной лодкой задач боевой службы. Мило улыбнувшись, они вышли - но лишь после того, как их прибор пропустил через себя положенную ему порцию воздуха.
Послезавтра всё повторилось. Теперь я выражений уже не выбирал - и самым приличным словосочетанием из всего сказанного мною было «подопытные кролики».
В очередной раз Вася принёс в мою каюту гнусный прибор уже в одиночку, без сопровождения учёного - то ли эпидемиолог решил, что наш доктор уже и сам научился всё правильно делать, то ли ему больше не хотелось выслушивать неприятные слова в свой адрес. Теперь я был взбешен настолько, что лежать уже не мог, и выскочил из своей койки, как тролль из-под моста - молча, но с таким, наверное, свирепым лицом, что у Васи вырвалось:
- Ты что, бить меня сейчас будешь? Ну, бей...
Он готов был принести себя в жертву Науке!
Тихий, смиренный голос доктора и его покорность судьбе мгновенно остудили мой боевой пыл. А Вася спокойным тоном объяснил мне, что именно здесь, в этой каюте, находится одна из многих фиксированных точек измерения, и для соблюдения условий чистоты эксперимента переносить её в другое место нельзя ни в коем случае.
Это означало, как я тут же осмыслил, то, что мне придётся смириться со ставшим уже мне ненавистным жужжанием научного прибора, которое я буду в ущерб своему (и без того не слишком долгому) сну выслушивать до конца автономки...
Так оно и получилось. После очередной вечерней вахты (если не объявлялась тревога) я ложился спать - и через некоторое время начиналось:
- Тр-р-р, тр-р-р, тр-р-р, тр-р-р, тр-р-р! - вращался ключ, заводя пружину;
а через несколько секунд -
- Щёлк! Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж!
Злость прошла - жертвенность Васи во имя науки передалась и мне - но оставалось очень большое желание: чтобы эти исследования всё-таки когда-нибудь закончились.
И вот, незадолго до возвращения в базу, в кают-компании собрали всех свободных от вахты офицеров. Наш учёный гость прочитал короткую лекцию о том, чем занимаются эпидемиологи и что такое инфекционные заболевания. Из неё мне запомнился лишь один тезис:
- Никогда не говорите при мне слово «простудился!» То, что вы называете простудой, это, на самом деле, - вирусная инфекция!
А потом эпидемиолог коснулся предварительных результатов проведённого им исследования:
- Эта работа носит закрытый характер и в полном виде обнародована не будет. Могу лишь сказать о том моменте, который меня удивил. Если большое количество людей в течение длительного времени находится в замкнутом объёме, как мы здесь - тогда, по логике, содержание в воздухе, которым они дышат, разного рода микроорганизмов должно постоянно увеличиваться. В первые дни похода так оно и было - а потом их количество, достигнув определённого уровня, дальше уже не росло - на протяжение всех последующих дней! На мой взгляд, это результат высокого качества работы фильтров вашей системы вентиляции и кондиционирования воздуха...
Как ни странно, я в тот день даже почувствовал некоторую гордость от того, что, оказывается, сумел чуточку помочь отечественной науке - пусть даже моё участие в интересном исследовании сводилось всего лишь к роли одного из «подопытных кроликов»...
